Жестокий роман - СС-20

Заря, закат, меж ними длинный день.

Их жизнь катилась как каток, с надрывным свистом,

И как паром, тянулась по воде.

Он музыкантом был, она — телефонисткой.

Он музыкантом был, она — телефонисткой…

Одна конфорка на огромной кухне,

Больное чадо в мокрых ползунках,

Казалось, еще миг — и крыша рухнет,

Ни радости, ни денег в кошельках.

Он музыкантом был, она — телефонисткой.

Он музыкантом был, она — телефонисткой…

Она терялась в голосах вселенной,

Он тоже слышал голос, но другой.

Вот так и жили скучно, постепенно,

Вот так и умерли обычною зимой.

Он музыкантом был, она — телефонисткой.

Он музыкантом был, она — телефонисткой…

Никто не вспомнил, не заметил, не заплакал,

Как будто их и не было нигде.

Сын в Амстердаме новую заплату

Себе пришил на джинсы в этот день.

Он музыкантом был, она — телефонисткой.

Он музыкантом был, она — телефонисткой…

Зоря, захід сонця, між ними довгий день.

Їхнє життя котилося як ковзанка, з надривним свистом,

І як пором, тяглася по воді.

Він музикантом був, вона телефоністкою.

Він музикантом був, вона — телефоністкою...

Одна конфорка на величезній кухні,

Хворе чадо в мокрих повзунках,

Здавалося, ще мить — і дах звалиться,

Ні радості, ні грошей у гаманцях.

Він музикантом був, вона телефоністкою.

Він музикантом був, вона — телефоністкою...

Вона губилася в голосах всесвіту,

Він теж чув голос, але інший.

Отак і жили нудно, поступово,

Отак і померли звичайною зимою.

Він музикантом був, вона телефоністкою.

Він музикантом був, вона — телефоністкою...

Ніхто не пригадав, не помітив, не заплакав,

Наче їх і не було ніде.

Син в Амстердамі нову лату

Собі пришив на джинси цього дня.

Він музикантом був, вона телефоністкою.

Він музикантом був, вона — телефоністкою...